Игумен Феодосий (Нестеров)
Памяти моего отца Александра Борисовича Николаевского.
С образом папы у меня неизменно связан образ глубокого, чистого, цельного человека. Он незаметно, не умея говорить многих слов, научил меня многому, просто находясь рядом. И, главное, я бы теперь смог сказать — христианскому отношению к жизни, осознанию многих ценностей.
Родился Александр Борисович в 1946 году в послевоенной Москве, пережив все особенности этой эпохи в своем детстве. Во дворе держали козу для прокорма. У Александра Борисовича была очень верующая бабушка, Мария Михайловна, я ее помню. Бабушка Мария Михайловна была тем типом русского человека, который тихо и немногословно, но всегда стоит насмерть за свою жизнь и убеждения. Я никогда не слышал от нее ни одного слова о вере, но во всем чувствовался адамант, несгибаемый столп. Да, это была особая порода. Выходцы из потомков казаков с Верхнего Дона, из города Донков. Наверное, она за всех молилась, и, верим, молится сейчас.
Наши некоторые партийные родственники, может быть, несколько снисходительно, но с неизменным уважением относились к Марии Михайловне. Александр Борисович в школе не стал комсомольцем, поработал на некоторых тяжёлых производствах, например на Московском Шинном заводе и не обладая особо крепким здоровьем, стал искать более приемлемых условий жизни. В нем открылся талант замечательного художника и пройдя подготовку, Александр Борисович поступил в Московский Полиграфический институт. Рассматриваю ранние наброски, эскизы Александра Борисовича — они прекрасны! Художник с тонким вкусом и широким талантом, писал свободно, «как душа захочет». Это было время «хрущёвской перестройки», брожения умов. Эпоха, предвосхитившая через двадцать лет распад СССР.
Александр Борисович с успехом закончил московский «Полиграф» и постепенно овладел профессией художественного редактора, книжника. Папа стал специалистом высочайшего класса, и имя худреда Николаевского было известно в профессиональных кругах. Через всю жизнь он пронес необыкновенную любовь к книге, бережно собирал их на книжных развалах шестидесятых, в магазинах «Букинист». Работал Александр Борисович в советских издательствах, таких как «Недра», «Мысль», намерено избегая политизации.
Помню, в моем детстве, папа нередко приходил домой взъерошенный, возбуждённый, долго возмущался — «какие они там себе образы напридумывали!». Папа пытался подработать и брал заказы — изготовить макет книги, обложки, титульный лист, размещение иллюстраций. Это была уникальная ручная работа, шрифты выклеивались вручную специальным резиновым клеем, папа видел доли миллиметра, тогда ещё не было компьютерных технологий. Так вот, макет книги надо было сдавать партийной комиссии, пройти цензуру, приходилось не раз переделывать, приспосабливаясь к замысловатым вкусам цензоров. Это был трудный заработок.
Я тоже увлекался рисованием в детстве, но очень не любил, когда мои «шедевры» попадали на глаза Александру Борисовичу, критика его была беспощадной. И я знал, что он прав, я чувствовал его совершенно уникальный, безупречный художественный вкус, как безупречный слух тончайшего музыканта. Впрочем, он иногда меня и поддерживал, вырабатывая глубокое, не поверхностное отношение к вещам. Он нередко говорил мне, что у меня получается неплохо учиться в других предметах, очень боялся, что я увлекусь художеством, попытаюсь пойти по этой стезе. Он знал, какая это страшная жизнь, надо отдать все силы профессии.
В конце семидесятых началась эпоха крупнейших книжных выставок — ярмарок. Папа неделями пропадал на стендах своего издательства, помню незабываемые впечатления от этих гигантских книжных выставок. Книги со всего мира, Европы, Востока, Америки! Мы целыми днями ходили по этим книжным сокровищам, глаза разбегались, дух захватывало. Все можно было купить, но, конечно, цены были не для нас, простых посетителей.
Вот так, подчас незаметно, Александр Борисович прививал вкус к качественному и серьезному отношению к жизненным вещам, никогда не разменивался на «ширпотреб», очень страшным словом в его речи было слово «халтура». «Халтура» — это приговор. Вот так он и жил, неизменно верный себе, уже став пенсионером, любил чтение, литературу, толстые журналы, хорошую публицистику. Умел находить нужную и ценную информацию.
Особенно нужно сказать несколько слов об отношении к маме, Ирине Александровне. Понятия о семейной измене, неверности в нашей семье просто не существовало, я не знал этих понятий вообще. И если бы мне сказали, что так бывает, у меня бы волосы дыбом встали, это просто невозможно. Прожили они почти пятьдесят лет вместе, папа иногда создавал художественные портреты мамы, наподобие художника Модельяни, неизменно поддерживали друг друга и удивительным образом дополняли. То мама Александра Борисовича «взбодрит», но он приостановит ее женское волнение. Были верны друг другу во всем, до самого последнего вздоха.
Родители ушли, кончилась эпоха родителей, я почувствовал это сейчас, с уходом Александра Борисовича.
Надо помнить и быть благодарным, вечная память! Царство Небесное!
(57)