Его шаги были беззвучными. В саду с заходом солнца становилось тихо и прохладно. Жар дня спадал с каждой минутой. Только его фигуру поглотили кипарисы, ученики стали беспокоиться. Страх овладевал ими с каждой минутой. Чтобы не сойти с ума, они пили вино, принесённое с праздника, и по очереди засыпали здесь же, на траве.

…Когда ты идешь, и поднимешь, что каждый твои шаг, это эпоха, когда ты слышишь, как над головой проживают свою жизнь звезды, рождаются и умирают…когда ты каждой клеточкой чувствуешь боль и страдания детей Ноя, ты не можешь убежать. Надо идти дальше.

Ведь можно просто уйти. Без страданий.

Нет нельзя. Иначе они забудут все, что ты говорил. Как в лодке, когда поднялся шторм, они будили тебя и просили защиты. Им нужно пережить такое, ужас чего будет в их крови с рождения, он будет передаваться с молоком матерей к сыновьям. Только ужасная несправедливость посеет в их сердцах сомнение в правильности их миропорядка. Только твоя победа над смертью сможет их вразумить. Только твоя безграничная любовь и прощение способны будут задеть самые потаенные струны доброты и сопереживания в их сердцах. Через боль и поругание, посыпав голову пеплом, вместе с преступниками на кресте, ты будешь спасать этот темный народ.

А ради кого? Есть ли те, кого нужно спасать?

Конечно есть. И их миллионы. И те, что спят в ковыле сморенные страхом неведения и те, кто с благодарностью вопят на каждом перекрестке о твоих чудесах, и те, кто собирается тебя предать или уже предают в этот самый миг.

Он сидел под одним из дерев. Сад был большим, словно лес. Но в отличие от леса здесь во всем ощущалась рука человека. Та любовь, та забота и доброта, терпение и жертвенность с которой был взращен сад у подножия Города, чувствовались здесь и в дорожках из гравия, и в аккуратно высаженных деревьях, во всем. И он увидел тех, кто начинал взращивать первые саженцы. Они молились и просили своего бога помочь деревьям не завять, просили дождя и сами носили воду издалека. Теперь этих людей давно не было в мире. Потом он увидел белокурых детей, которые играли меж стволов, босоногими бегали друг за дружкой, смеялись… Он слышал их и сам улыбался. Словно день вернулся. Птицы запели. Козы вдали заблеяли. Вот по тропинке прошла девушка. Она спешила на встречу жениху. Вот уже она снова, но не одна – с черноглазым сорванцом. А вот и второй – тоже мальчик. Вдали идет сын, придерживая за руку строго немощного отца. Тот перед прощанием с этим миром хотел посидеть в саду. В старом и молодом было столько благодарности и любви друг к другу и к миру… Сидящий под деревом встал, его сердце стало биться чаще, в глазах появились слезы.

Пространство расширилось, время перестало существовать, он прозрел на тысячи лет вперед. Он видел, каким будет мир после его жертвы. И вот он шел мимо больничных коек. Там лежали полуживые люди после авианалета. За здоровье десятков бились два умирающих от голода врача. И те, кто лежал на койках и те, кто их лечил, шептали молитвы. Ему. Только ему одному. Они верили и не умирали.

Он видел как молодую женщину врач и акушерка увещевают оставить ребенка инвалида в роддоме. И шел до самого дома с молодой мамой, трепетно сжимавшей кулечек, рожденный ею в своих руках. С губ ее срывались молитвы. К нему.

Он видел, как шепчет слова любви к нему малыш, чей папа в пьяном угаре избивает мать. Он видел, как люди, взятые в заложники, помогают друг другу не сойти с ума, рассказывая истории из его жизни. Он видел как священник молится в храме ему и те, за кого он молится, выздоравливают от таких болезней, от которых должно умирать…

Он слышал, как дети поют Аллилуйя своими нежными колокольчиками-голосами и ему становилось не по себе. Как он мог страшиться и сомневаться.

Миллиарды голосов и историй, судьбы миллионов землян сплелись воедино. Все вторили в ночное небо одно и то же. Все признавались ему в любви и верности. Миллиарды душ боролись со злом и тьмой только благодаря вере в него. И каждый раз побеждали!

Вера людей, находящихся в этой земной жизни, словно в аду, была так велика, что ад уходил и наступал рай. Уходили страх и злоба, жестокость и обида. Оставалась тихая молитва к нему и блаженство от осознания, что он рядом.

Идет…, — один из лежащих в ковыле проснулся.

Да, мимо проскочила какая-то фигура, тёмная и сутулая, хотя человек в хитоне был молодой и красивый. Фигура направилась в сад, за ней шла толпа жаждущих крови и войн.

Человек, сидящий под деревом встал и, улыбаясь, повернулся к бегущим навстречу своей смерти псам. В нем больше не было ни страха, ни тревоги. Он знал, за кого и для кого он пройдет этот Путь до конца.

(69)